Васильев ждал нового ренессанса в музейной жизни родного Урюпинска. Он ждал, что вот «бабахнет» долгожданная авангардная выставка, и все вылезут из своих нор, засуетятся, забегают и будут прищуренными глазами смотреть на загадочные нагромождения цветных пятен и линий на холсте, силясь понять сокровенную мысль, которую художник вложил в свое произведение. Он ездил каждый месяц в музей, справлялся там о ближайших его планах относительно экспозиций, смотрел что-нибудь, но уезжал из центра города неудовлетворенный. Он грезил супрематическими композициями Малевича, будучи революционером, бунтарем по натуре. Его не удовлетворяла простота и безмятежность пейзажей урюпинских художников, он жаждал кипучей жизни, экспрессии, существования чистого «первоэлемента», освобожденного от своей предметности. Когда друг, коллекционер-любитель, увлеченный импрессионизмом и реализмом, показывал ему свою очередную покупку, какую-нибудь бытовую картину, то Васильев только презрительно фыркал, глядя на нее, и говорил сакраментальную фразу: «Мне все здесь понятно, а все понятное не оставляет пищи фантазии и воображению». Друг удивлялся и убирал картину.